Lyka1 про Марабини: Повседневная жизнь Берлина при Гитлере [La vie quotidienne a Berlin sous Hitler] (История) 05 04
Не соответствует книге. Другая разбивка на абзацы и отбивка текста. Смещены иллюстрации. Требуется вычитка с бумагой библиографии.

Sinekura1204 про Роке: Брейгель, или Мастерская сновидений [Bruegel ou L’atelier des songes ru] (Биографии и Мемуары, Искусствоведение) 26 09
удивительно атмосферная книга..большое удовольствие от описания эпохи и исторических событий...книга скорее художественная, чем биографическая, хоть в выпущена в серии ЖЗЛ...о самом Брейгеле-старшем очень мало информации, поэтому сухое описание жизни автор заменил на оценку событий через призму описания его картин...обычно я не очень люблю читать биографии и мемуары, но эта книга - приятное и заслуженное исключение!
Оценка: отлично!

sibkron про Бернхард: Все во мне... [Авторский сборник] (Современная проза) 09 04
Если вы любите Беккета как люблю его я, его поэтику, балансирование на грани трагизма и комизма, его своеобразный стиль. Если вы не ищете одну лишь биографию в заведомо автобиографических произведениях, Бернхард ваш. Читайте и наслаждайтесь.
Автобиографическая пенталогия Бернхарда - одно из самых сильных автобиографических произведений. Вместе с тем я бы скорее назвал цикл повестей - псевдоавтобиографией (чтобы не было соблазна интерпретировать лишь через биографию автора). Не спорю миметичность в небольших количествах присутствует, хотя она скорее прорастает через сознание героев, их рефлексию, но "псевдо" из-за любви автора к гротеску. Он на столько обострил углы, что порой книга превращается в сплошной кошмар. Не хочется верить, что все так и было, но Бернхард не оставляет нам выбора, на столько все хорошо нарисовано.
Повести можно разделить на три составляющие: детство - "Ребенок как ребенок", отрочество - "Причина: прикосновение", "Подвал: ускользание", юность - "Холод: изоляция", "Дыхание: выбор".
Детство пришлось на предвоенные годы. Пожалуй, светлые моменты заканчиваются в момент поступления автора в школу. Затем жесткая действительность - школа, напоминающая наши бурсы XIX века, юнгфольк, марши коричневорубашечников, интернат для трудных подростков.
Юность - опять интернат сначала национал-социалистский, затем католический, война, бомбежки, гитлерюгенд, ученичество в продовольственной лавке.
Отрочество - тяжелая легочная болезнь, туберкулез, клиники, санатории, клиники, клиники.
И много интересных мыслей: о смерти, о жизни, о скуке, обыденности, литературе и музыке. Например, в "Причине: прикосновении" довольно интересно сравнивается воспитание в национал-социалистском интернате и католическом. Разницы по сути никакой: муштра, гимны/оратории, и т. д.
Всю пенталогию можно читать как "роман воспитания". Произведения очень лиричные и музыкальные. Стиль Бернхарда, его плотный текст по ритмике напоминает Достоевского. Автор играет на замедлении/убыстрении темпа, чтобы у читателя создалось впечатление некоего надрыва.
Пожалуй, это одна из лучших автобиографий, что читал. Очень рекомендую.

sibkron про Бернхард: Племянник Витгенштейна [Wittgensteins Neffe ru] (Современная проза) 29 01
"Племянник Витгенштейна" - великолепный модернистский текст о дружбе, о гениальности и безумии, о распаде личности.
Произведение построено как внутренний монолог персонажа - Бернхарда-рассказчика (своего рода мифологизированная псевдобиография). По сюжету Бернхард и Пауль Витгенштейн, давний друг рассказчика, встречаются на Вильгельминовой горе - первый находится в корпусе "Герман" (для легочных больных), второй - в корпусе с символичным названием "Людвиг" (для больных психически). Конечно, сразу напрашивается "Волшебная гора" Манна в плане сюжета и некоторых идей. Для автора эта встреча - отправная точка, откуда он начинает раскручивать характеры персонажей и историю их дружбы. Основной текст строится на дихотомии различных черт - философие - безумие, легочный больной - психически больной, болезнь - здоровье, философ-публикатор - философ-непубликатор, город - сельская местность (природа). В итоге грань между безумием и гением стирается.

голова Пауля просто-напросто взорвалась, потому что он уже не справлялся с выбрасыванием духовного богатства (из своей головы). Так же взорвалась и голова Ницше. Так же, по сути, взрывались все безумные философские головы — из-за того, что переставали справляться с выбрасыванием своего духовного богатства. В этих головах на последней стадии духовное богатство формируется уже постоянно и фактически непрерывно — с гораздо большей (и более страшной) скоростью, чем та, с какой они могут его выбрасывать в окно (своей головы); в один прекрасный день их головы взрываются — и они умирают

Чем ближе Пауль к смерти, тем дальше от него рассказчик, потому он хочет находится в мире живых.

Мне легче было вынести собственные угрызения совести, чем встречу с ним. Я наблюдал за ним издали и, заставляя умолкнуть свою совесть, не подходил к нему, ибо внезапно понимал, что боюсь его. Мы избегаем людей, отмеченных печатью смерти, и я тоже совершил эту низость. В последние месяцы жизни моего друга я вполне осознанно избегал его, движимый подлым инстинктом самосохранения, и никогда себе этого не прощу. Я смотрел на него с другой стороны улицы как на человека, который уже давно не жилец на этом свете, но все еще вынужден оставаться здесь, который уже не принадлежит нашему миру, однако пока еще не может его покинуть.

Да, текст возможно может показаться сначала пессимистичным, но он наполнен юмором (чего стоит одна только сцена с Грильпарцеровской премией), любовью и нежностью к своему другу, что может послужить большим плюсом для большинства читателей.
От себя это произведение рекомендую, тем более что переводила один из лучших переводчиков с немецкого языка - Татьяна Баскакова.

sibkron про Елинек: Смысл безразличен. Тело бесцельно. Эссе и речи о литературе, искусстве, театре, моде и о себе [Авторский сборник] [Sinn egal. Korper zwecklos: Essays und Reden: Literatur, Kunst, Threater, Mode und Biographie ru] (Публицистика, Критика) 28 10
Основательная подборка эссеистики и речей Эльфриды Елинек.
Спектр проблем довольно широк: от отношения с собакой до масштабных проблем вины за нацистские преступления и новой волны национализма. Кратко об основном.
1. Вина за нацистские преступления. Как оказалось, австрийцы довольно долго не хотели признавать свою вину, аж до 1991 года. Процесс этот происходил довольно болезненно. Авторов, говорящих об этом пытались исключать из мейнстрима (середина 80-х):

Дело в том, что в Австрии критически мыслящим художникам не просто «рекомендована» эмиграция — их просто-напросто изгоняют: уж в чем в чем, а в этом мы, австрийцы, всегда проявляли усердие и обстоятельность.

2. Неонационализм. Австрийцы идеализировали своё прошлое. Можно провести параллель с нашим обществом, где проблема идеализации сталинизма стоит особенно остро.

А кто эти злые дяденьки? Собралось их четырнадцать, окружили нашу милую страну, такую музыкальную, давшую миру замечательные произведения, вот хоть эту чудесную оперетту, — неужели они будут бранить ее? И не захотят с нею выпить, вкусно поесть? В самом деле? Да кто они такие, эти четырнадцать европейцев? Неужели они не понимают, что таких приветливых людей, как мы, нельзя наказать, по той простой причине, что мы этого не заслужили? (Некоторые из наших новых политиков вполне серьезно заявляют, что столь прекрасную страну нельзя наказывать, что она, напротив, достойна лишь всяческих похвал хотя бы за приятную наружность.)
(отсылка к ситуации 2000 г., когда Европейский союз (в который тогда входило, не считая Австрии, 14 стран) выдвинул решение о политическом бойкоте и экономических санкциях после того, как радикальная националистическая Свободная австрийская партия вышла на второе место на выборах и в коалиции с Народной партией получила половину министерских портфелей)

Мы, конечно, ещё до такого не дошли, но процесс идеализации идёт быстрыми темпами.
3. Феминизм. Конечно, как же без этого. Но Елинек интересует внутренняя проблема. Овеществление женской сущности, проблема сексизма, насилия и обладания. Причем рассматривает с несколько неприятных сторон. Судя по статьям, тематически более всего подходит роман "Похоть", где проблемы поставлены особо жёстко.
4. Проблема культуры и литературы. Как в России эпохой советской цензуры, в Австрии нацистской - прервана была связь модернизма с новой литературой. Литература и язык попали в гетто провинциализма и бедного языка. Одним из тех, кто переломил ситуацию, была "Венская группа" в 50-х. Авторы работали с языком и оказались связующим звеном между литературой модернизма и новейшей литературой. В статьях указывается цепочка: "Венская группа" - Томас Бернхард - Герт Йонке. Видимо, одна из цепочек эволюции литературы Австрии, которая позволила выйти из гетто провинциализма.
5. Драматургия. Уместнее всего процитировать самого автора:

Я уверена, что мои пьесы для русского читателя будут очень непривычны. Тут большую роль играет мастерство великих русских драматургов XIX века, вызывающее у меня почтительную робость. Их метод основывался на отборе, на умолчании, на подтексте, на намеке (сегодня, пожалуй, так работает Йон Фоссе, следующий традициям Ибсена). У меня все совершенно иначе. У меня никто никогда не молчит. Каждая щель заполняется говорением. Мои персонажи не боятся ничего, кроме молчания. И когда они вдруг замолкают, они перестают существовать. Иногда даже я сама забываю о некоторых своих персонажах на сцене, поскольку они, когда умолкают, просто здесь не присутствуют. Я создаю, так сказать, то расползающуюся, просвечивающую насквозь, то плотную, непрозрачную ткань текста, и любой режиссер может и имеет право вырезать из нее свой кусок. Обратная связь с читателем у меня есть, мне пишут письма, а вот с литературной критикой у меня нет никакой связи, рецензенты меня, за редкими исключениями, просто не понимают. Порой мне кажется, что я — автор, которого понимают литературоведы, они размышляют о том, как я работаю. Однако это идет не от меня самой, мне не хотелось бы быть автором только для литературоведов. Но вот литературные критики, как я считаю, меня на самом деле не воспринимают.

Также много о своем творчестве, о языке и его деконструкции, Австрии. Например, о первом романе:

Мой роман «Мы всего лишь приманка, бэби!» является одним из немногих, пожалуй даже первым из немецкоязычных поп-романов, в котором находит отражение стилистика «Битлз», «Ролинг Стоунз», телесериалов, комиксов и тому подобного. (на русском "Мы пестрые бабочки, детка!")

танзания про Крахт: Faserland [Faserland ru] (Современная проза) 03 08
Такой же хулиганисто-циничный, как Фредерик Бегбедер. Классная книга

Narcoman-chtole-suka про Крахт: 1979 (Современная проза) 08 05
Классный роман. Прочесть его одназначно стоит.
"Регулярно, каждые две недели, у нас проводили сеансы добровольной самокритики. Я всегда их посещал. Я был хорошим зэком. Я всегда старался подчиняться правилам. Я исправился, я исправил себя. Я никогда не ел человеческого мяса."
:)